Именно от этих категорий для «ведомости и для
устроенья» выбирались по два «добрых и разумных» человека от города, «которые
бы умели розсказать обиды, и насилства, и разоренья, и чем Московскому
государству полнитца, и ратных людей пожаловать, и устроить бы Московское
государство, чтоб пришли все в достоинство».
Вполне возможно, что в русле этой широковещательной
политики правительство Филарета заняло твердую линию в отношении беглых
крестьян и со всей определенностью подтвердило указ о пятилетних «урочных
летах». Еще в 1619 г.
воевода Ельца Г. Валуев жаловался, что у него нет указа «за сколько беглых
крестьянех во крестьянстве суд давать».
Но в декабре того же года по делу мценского помещика
И. Рагозина из Москвы отправили грамоту: «... и по нашему указу и по боярскому
приговору на беглых крестьян во крестьянстве велено суд давать по челобитьям за
пять лет». Собор закончил свою работу не позднее 3 июля, указ о пятилетнем
сыске беглых был повторен не позднее 1 декабря: видимо, это и был один из
результатов давления дворянских выборных, успевших «розсказать обиды».
Впрочем, если из-за скудных данных об этом пока
приходится говорить предположительно, то появление приказа — «что на силных
бьют челом» — после обращения выборных не вызывает сомнения. Новое учреждение,
которое возглавили бояре князь И. Б. Черкасский и князь Д. И. Мезецкий, должно
было «на силных людей во всяких обидах... сыскивать».
В истории борьбы дворянства с «сильными людьми» появление
подобного приказа симптоматично, как и то, что просуществовал он совсем
недолго. Однако в памяти помещиков он остался.
Дальнейшая активизация дворянства приходится на начало
30-х гг. и связана с нарастанием общего недовольства, столь ощутимого по
смутным речам. «Делается де на Москве нестройно, и разделилась де Москва
натрое: бояре де себе, а дворяне себе, и мирские и всяких чинов люди себе ж», —
рассказывал побывавший в 1629/30 г. в столице сургутский служилый человек
своим товарищам. «Во всем скорбь великая и вражда несказанная»,— вторил
несколько лет спустя неизвестный псковский летописец.
Примечательно, что энергично выступали в защиту своих
интересов помещики именно тогда, когда правительство приступало к реализации
своих широкомасштабных внешнеполитических проектов. Зависимость правящих кругов
от поместной армии оказывалась в такие моменты ощутимее, и это хорошо понимали
как отдельные помещики, так и целые городовые корпорации.
Так, в 1632
г., в начале Смоленской войны, алаторские дворяне
поспешили свести счеты с властями Троице-Сергиевого монастыря. «Время улучивше
тогда, воинския ради службы, и заведоша вражду велию, — с горечью замечает
Симеон Азарьин в своем сочинении о чудесах преподобного Сергия. — Начаша крик
велии творити на властей в обидах своих и клепати многими зело великими поклепы
и роспись ложную составиша».
Итогом этой вражды стал, по словам монаха, вывоз
«старинных вместо их белых (беглых) крестьян не правдою». Но давление алаторцев
меркнет перед давлением всей поместной армии, которое отчетливо прослеживается
в коллективных дворянских челобитных, появляющихся в самые ответственные для
правительства моменты.
|