Четверг, 02.05.2024, 21:36
История Московского царства
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
|
Иван Грозный ч. 25Вслед за тем он приказал призвать к себе Магнуса из
Вендена, обвинил его в измене, в сношениях с курляндским герцогом и с поляками,
обругал его и посадил под стражу. Преданные Магнусу немцы, услышавши, что
сделалось с их королем, заперлись в венденском замке, страшась свирепства
московских людей; они начали было стрелять в них, за это царь приказал взять
замок приступом и осудил на избиение всех жителей Вендена.
Все, сидевшие в замке, не видали возможности устоять
против русских и сами взорвали себя на воздух. Жители города Вендена
подверглись жестоким мукам и смерти, ратные люди, по царскому приказанию,
изнасиловали всех женщин и девиц.
Взявши, между прочим, город Вольмар, Иван вспомнил
Курбского, бежавшего в этот город, написал ему письмо, в котором величался
своими успехами; вместе с тем чванился своим смирением, называл себя блудником
и мучителем и советовал Курбскому покаяться. С торжеством воротился царь в
Александровскую Слободу, простил Магнуса, но обложил его на будущее время
данью, и не думал о том, какие последствия может иметь то обстоятельство, что
он раздражил польского короля своим нашествием на польскую Ливонию.
Царь опять принялся за казни — свое любимое занятие.
Еще перед отъездом в Ливонию он пригласил к себе новгородского архиепископа
Леонида, человека корыстолюбивого, возбудившего против себя ненависть в своей
епархии, приказал зашить его в медвежью шкуру и затравить собаками. Идя в Ливонию
или возвращаясь оттуда, Иван Васильевич заехал в Псково-Печерский монастырь:
тамошный игумен Корнилий встретил его; Ивану бросились в глаза сильные
укрепления монастыря, сооруженные за свой счет Корнилием, происходившим из
боярского рода.
Ивану это показалось подозрительно; вспомнилось былое,
закипело сердце, и он убил Корнилия жезлом своим — «предпослал его царь земной
царю небесному», как гласит надгробная надпись над Корнилием. Прибывши в Слободу,
царь разделывался с боярами. Холоп князя Михаила Воротынского обвинил своего
господина в чародействе. Иван давно уже ненавидел этого боярина. Его недавние
успехи над татарами только увеличивали подозрительность Ивана. Царь приказал
его подвергнуть пытке огнем в своем присутствии, сам, как рассказывают,
подгребал жезлом своим уголья под его тело, а потом отправил измученного
Воротынского в ссылку на Белоозеро.
Воротынский умер в пути. Тогда же казнены были князья
Никита Романович Одоевский, Петр Куракин, боярин Иван Бутурлин, несколько
окольничьих и других лиц: в числе их были дядя и брат одной из бывших цариц,
Марфы, Собакины. В это же время замучен был любимец Ивана, князь Борис Тулупов:
его посадили на кол и перед глазами его с варварским бесстыдством истязали
старую мать его. Несколько позже замучен был любимец Ивана, врач Елисей
Бомелий. Очевидец англичанин рассказывает, что ему выворотили из суставов руки,
вывихнули ноги, изрезали спину проволочными плетьми, потом в этом виде
привязали к деревянному столбу и поджаривали, наконец, еле живого посадили на
сани, повезли через Кремль и бросили в тюрьму, где он тотчас умер.
Ливонский поход не мог остаться без отомщения со
стороны Батория, давшего при своем восшествии на польский престол обещание
возвратить Польше то, что еще прежде было в руках московского царя. Баторий
отправил к царю посольство с требованием возвратить отнятые ливонские города.
На это отвечали в Москве, что царь не только требует Ливонию и Курляндию, но
еще Киев, Витебск, Канев и другие города.
Послам объявили, что бывший дом Ягеллонов происходил
от полоцких князей Рогволодовичей и на этом основании московский государь, как
родич последних, считает Великое княжество Литовское и королевство Польское своим
наследием. Царь не хотел называть Батория братом, а называл его только соседом
и приказывал через своих бояр перед польскими послами говорить разные
оскорбительные речи его именем. «Ваш король Стефан не ровня нам и братом быть
не может. Мало кого выберете вы себе в короли! Носились слухи, что вы хотите
посадить себе на королевство Яна Костку или Николая Радзивилла. Что ж, по
вашему избранию разве и этих считать нам братьями? Ваш король недостоин такого
великого сана; можно бы и хуже что-нибудь сказать про него, да не хотим для
христианства».
|
|