Меню сайта
|
Фёдор Алексеевич ч. 2 «Как отец сего государя, – писал о Федоре В.Н.
Татищев, – великой был (охотник) до ловель зверей и птиц, так сей государь до
лошадей великой был охотник. И не токмо предорогих и дивных лошадей в своей
конюшне содержал, розным поступкам оных обучал и великие заводы конские по
удобным местам завел, но и шляхетство к тому возбуждал. Чрез что в его время
всяк наиболее о том прилежал к ничим более, как лошадьми, не хвалилися!» Характерен
случай, который несведущие люди считали причиной болезненности Федора
Алексеевича: он, «будучи на тринадцатом году, однажды собирался в пригороды
прогуливаться со своими тетками и сестрами в санях. Им подведена была ретивая
лошадь; Федор сел на нее, хотя быть возницею у своих теток и сестер. На сани
насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала на дыбы,
сшибла с себя седока и сбила его под сани. Тут сани всею своею тяжестью
проехали по спине лежащего на земле Федора и измяли у него грудь, от чего он и
теперь (в 1676 году. – А.В.) чувствует беспрерывную боль в груди и
спине». Пользительные
для здоровья поездки по Подмосковью верхом царь практиковал постоянно, исключая
моменты приступов цинги. Не забывал он и увлечение отца, проявляя большую
заботу об увеличении числа и улучшении породы ловчих птиц, которые по его
указам доставляли даже из Сибири; причем строго следил за сохранением поголовья
соколов, кречетов и т. п. в местах обитания. Наряду
с лошадьми с раннего детства Федор Алексеевич увлекался стрельбой из лука. Это
был настоящий спорт со своими правилами и детально разработанным инвентарем.
Документы рассказывают, что для царевича Федора и четырнадцати‑семнадцати его
товарищей‑стольников изготовлялись десятки луков разных типов и многие сотни
стрел нескольких разновидностей, мишени для комнатной и полевой стрельбы, с
подставками и «влет». После
воцарения Федор Алексеевич не отказался от любимой игры. Например, 7
июня 1677 года шестнадцатилетний государь «в походе за Ваганьковом изволил
тешиться на поле и указал из луков стрелять спальникам». Потеха была знатная:
«Пропало в траве и переломали 33 гнезда северег» (то есть тридцать три связки
по двадцать пять стрел определенного вида). Игра продолжалась 8 июня, «июня 10
в селе Покровском», «июня 15 в Преображенском в роще»; «июня 21 в Соловецкой
пустыне (царь) изволил тешиться… из луков стрелять». Стрельба
смыкалась с военными играми вроде перестрелки через Крымский брод на Москве‑реке,
месте давних сражений с ордынцами. С малолетства шахматы, свайки, мячики и
другие мирные игрушки откладывались царевичем Федором и товарищами его игр ради
многочисленного и разнообразного оружия: шпаг и тесаков, пистолетов и ружей (в
том числе винтовок), булав, копий, алебард, медных пушечек, знамен и барабанов,
литавр и набатов, – как в настоящем войске. Будучи
уже царем, Федор Алексеевич с большим знанием дела распорядился об оборудовании
Потешной площадки при комнатах своего младшего брата и крестника царевича
Петра: с военным шатром, воеводской избой, пахотными рогатками, пушками и
прочим воинским снаряжением. Для уверенности в том, что это были личные
распоряжения государя, есть все основания. Строительство
было еще одной страстью Федора Алексеевича. Записи о его личных распоряжениях
только с апреля 1681 года по апрель 1682 года (то есть по кончину) содержат
указы о строительстве пятидесяти пяти объектов в Москве и дворцовых селах,
каждому из которых царь дал точную архитектурную характеристику «против
чертежа», причем время от времени менял детали проектов. Указы о срочных
работах на новых объектах отдавались семь – девять раз в месяц; не удивительно,
что с весны 1676‑го по весну 1681 года в Москву неоднократно вызывались
каменщики и кирпичники из других районов. Кремлевский
дворец, включая хоромы членов Царской семьи и дворцовые церкви, мастерские
палаты (начиная с Оружейной), комплекс зданий приказов – все было перестроено и
возведено вновь в царствование Федора Алексеевича, соединено галереями,
переходами и крыльцами, богато и по‑новому изукрашено. Пятиглавые каменные храмы
на Пресне и в Котельниках, колокольня в Измайлове, ворота в Алексеевском, два
каменных корпуса под Академию на Никольской и еще десятки каменных зданий были
результатом трудов юного государя. При
всех хоромах, разумеется, были разбиты сады, кроме общего для обитателей
царского «Верха» сада у Золотой палаты и висячего Набережного сада площадью
около одной целой двух десятых квадратных километров, со ста девятью окнами по
фасаду. Устраивая общую систему канализации Кремля, государь позаботился
устроить в саду проточный пруд десять на восемь метров и запустить туда
потешный кораблик. Не удовлетворившись результатом, Федор Алексеевич соорудил
еще один висячий сад площадью более чем в триста пятьдесят квадратных метров со
своим прудом, водовзводной башней, беседкой. Собственный,
«новый деревянный Верхний сад» при своем новом дворе царь приказал богато
украсить колоннами с различными капителями, решетками, живописью, помимо цветов
и деревьев, клеток с попугаями и традиционными певчими птицами, которых царь
любил с малолетства и покупал, не жалея денег. Кстати, само строительство
нового дворца было затеяно Федором Алексеевичем вопреки воле большинства его
советников, предпочитавших выселить из хором, окна в окна примыкавших к старому
царскому дворцу, вдовую царицу Наталью Кирилловну с ее сыном Петром. Жить
в такой близости с властолюбивой мачехой было, надо полагать, не сахар. Однако
царь, слишком юный даже в глазах рано взрослевших людей XVII века, с
неожиданным упорством противостоял течению, не давая в обиду ни маленького
Петра, ни даже его мать – изящную молодую женщину, исключительно за свойства
характера получившую от врагов прозвище «медведица».
|
|