Осталось предание, что, приехавши в Антониев
монастырь, царь отслушал обедню, потом вошел в трапезную и приказал побить все
живое в монастыре. Расправившись таким образом с иноческими обителями, Иван
начал прогулку по мирскому жительству Новгорода, приказал истреблять купеческие
товары, разметывать лавки, ломать дворы и хоромы, выбивать окна, двери в домах,
истреблять домашние запасы и все достояние жителей. В то же самое время царские
люди ездили отрядами по окрестностям Новгорода, по селам, деревням и боярским
усадьбам, разорять жилища, истреблять запасы, убивать скот и домашнюю птицу.
Наконец, 13 февраля, в понедельник на второй неделе
поста, созвал государь оставшихся в живых новгородцев; ожидали они своей
гибели, как вдруг царь окинул их милостивым взглядом и ласково сказал: «Жители
Великого Новгорода, молите всемилостивого, всещедрого человеколюбивого Бога о нашем
благочестивом царском державстве, о детях наших и о всем христолюбивом нашем
воинстве, чтоб Господь подаровал нам свыше победу и одоление на видимых и
невидимых врагов! Судит Бог изменнику моему и вашему архиепискому Пимену и его
злым советникам и единомышленникам; на них, изменниках, взыщется вся пролитая
кровь; и вы об этом не скорбите: живите в городе сем с благодарностью; я вам
оставляю наместника князя Пронского».
Самого Пимена Иван отправил в оковах в Москву.
Иностранные известия говорят, что он предавал его поруганию, сажал на белую
кобылу и приказывал водить, окруженного скоморохами, игравшими на своих
инструментах. «Тебе пляшущих медведей водить, а не сидеть владыкою», —
говорил ему Иван. Несчастный Пимен был отправлен в Венев в заточение и жил там
под вечным страхом смерти.
Число истребленных показывается современниками
различно и, вероятно, преувеличено. Псковской летописец
говорит, что Волхов был запружен телами. В народе до сих пор осталось предание,
что Иван Грозный запрудил убитыми новгородцами Волхов и с тех пор, как бы в
память этого события, от обилия пролитой тогда человеческой крови, река никогда
не замерзает около моста, как бы ни были велики морозы.
Последствия царского погрома еще долго отзывались в
Новгороде. Истребление хлебных запасов и домашнего скота произвело страшный
голод и болезни не только в городе, но в окрестностях его; доходило до того,
что люди поедали друг друга и вырывали мертвых из могил. Все лето 1570 года
свозили кучами умерших к церкви Рождества в Поле вместе с телами утопленных, выплывавших
на поверхность воды, и нищий старец Иван Жегальцо погребал их.
До сих пор Новгород, оправившись после Ивана III, был
сравнительно городом богатым; новый торговый путь чрез Белое море не убил его;
англичане сами посещали его и имели в нем, как в Пскове, Ярославле, Казани и
Вологде, свое подворье. Новгород отправлял значительный отпуск воска, кож и
льна. Новгородские купцы (а именно купцы из новгородских пригородов Орешка и
Корелы) в большом числе ездили в Швецию.
Таким образом, в Новгороде были люди с капиталами и
жители пользовались благосостоянием; с этим обстоятельством, конечно, совпадает
и то, что Новгород пред другими краями русскими и в этот период славился
преимущественно признаками умелости: так, в предшествовавшие годы, приглашали в
Москву из Новгорода каменщиков, кровельщиков, резчиков на камне и дереве,
иконописцев и мастеров серебряных дел. С Иванова посещения новгородский край
упал, обезлюдел: недобитые им, ограбленные, новгородцы стали нищими и осуждены
были плодить нищие поколения. Из Новгорода царь отправился в Псков с намерением
и этому городу припомнить его древнюю свободу.
Жители были в оцепенении, исповедывались, причащались,
готовились к смерти. Псковский воевода князь Юрий Токмаков велел поставить на
улицах столы с хлебом-солью и всем жителям земно кланяться и показывать знаки
полнейшей покорности, как будет въезжать царь. Иван подъехал к Пскову ночью и
остановился в монастыре Св. Николая на Любатове.
Здесь он услышал звон в псковских церквах и понял, что
псковичи готовятся к смерти. Когда утром он въехал в город, его приятно
поразила покорность народа, лежавшего ниц на земле, но более всего подействовал
на него юродивый Никола по прозвищу Салос (что значит по-гречески юродивый).
Этого рода люди, представлявшие из себя дурачков и пользовавшиеся всеобщим
уважением, часто осмеливались говорить сильным людям то, на что бы не решился
никто другой.