Пятница, 03.05.2024, 05:03
История Московского царства
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
|
Адашев и Сильвестр ч. 2Примечательно, что москвичи охотно приняли версию,
будто бабка царя Анна Глинская «волхованием сердца человеческие вымаша и в
воде мочиша и тою водою кропиша и оттого вся Москва погоре». Хотя со времени
ликвидации городского самоуправления в Москве прошло почти два столетия,
восставшие скоро восстановили «старину», выдвигая свои требования на вече и
действуя «миром» (общиной). Главное требование — выдача Глинских. Добраться
смогли лишь до Юрия Глинского, которого и казнили на площади. Досталось и
людям Глинских, а также незадолго до того прибывшим детям боярским из
северских городов. Для москвичей Глинские оставались иностранцами, а Курбский
объяснял даже и беды России влиянием жен-иностранок (имея в виду Софью
Палеолог и Елену Глинскую). Но появление отрядов служилых людей из северских
городов как-то увязывалось с неправедным правлением Глинских. Восставшие достаточно организованно двинулись и в Воробьеве,
где в это время укрывался от пожара и восставших Иван IV. Требовали они,
опять-таки, выдачи бабки Анны и особенно ненавистного сына ее Михаила. Царю
удалось убедить восставших, что он никого не прячет, и это соответствовало
действительности: Михаил был «во Ржеве» на наместничестве. А иных требований
восставшие сформулировать все-таки не смогли и ушли назад. Тем не менее царь
испытал сильнейшее потрясение. «Вниде страх в душу мою и трепет в кости моя и
смирися дух мой», — писал он позднее. И именно этот страх побудил Ивана IV
согласиться с тем, от чего позднее он будет отказываться и что будет позднее
осуждать как ограничение его воли и власти.  Сильвестр на памятнике "Тысячелетие России" (Новгород) В литературе высказывалось мнение, что возвышение
Адашева и Сильвестра напрямую связано с противостоянием Глинским и косвенным
участием в их низвержении. Вероятнее мнение, что они выступают как некая
«третья сила», не замешанная в предшествующих дворцовых сварах. Сильвестр был
духовником юного царя, и роль его, естественно, резко возрастала в связи с
глубочайшим духовным надломом подопечного. Возвышение Адашева, возможно, шло
вообще вне связи с Сильвестром. Сам Иван Грозный в послании Курбскому, задним
числом в обычной своей манере унижая того и другого, замечает, что Алексей
Адашев «в нашего царьствия дворе, в юности нашей, не свем каким обычаем из
батожников водворившуся», а затем царь «совета ради духовного, спасения ради
душа своея, приях попа Селивестра». Иван Грозный был единственным из российских правителей,
кто, кажется, поверил в легенду о происхождении от римских цесарей. Умноженная
византийско-иосифлянской идеей подотчетности царя только Богу, эта легенда
побуждала его с презрением относиться не только к своим подданным, но и ко
всем правителям европейских стран, что, естественно, постоянно приводило к
ненужным дипломатическим осложнениям. За Адашевыми (Адашевыми—Олговыми) не
было громких родовых легенд, но в XVI столетии они занимали достойное место на
служебной лестнице, выполняя те или иные (в том числе дипломатические) поручения
московских властей. Но появление Алексея Адашева при дворе, видимо,
непосредственно с этой службой не связано. Адашевы были дальними родственниками Захарьиных —
новых родственников царя. И Алексей появляется при дворе с женитьбой
шестнадцатилетнего Ивана на Анастасии. Разрядные книги упоминают Алексея
впервые именно в числе участников свадьбы царя, причем к этому времени он еще
не был женатым и, следовательно, возрастом был близок молодоженам. В числе
«спальников» и «мовников» на свадьбе он оказался, очевидно, по линии
родственников невесты, если не ее самой. Позднее Курбский с негодованием
отвергнет подозрение, будто Анастасия была отравлена Адашевым и Сильвестром,
указывая, между прочим, и на свое близкое родство с царицей. Если до 1547
г. Алексей, видимо, находился под крылом отца, то с
этого времени уже отец за сыном продвигается по службе. Федор Григорьевич
получает чин окольничьего, почетные назначения получают и другие Адашевы. С самого начала в «разрядах» Алексей упоминается в
разных качествах, но всегда около царя. Он и «постельничий», и «рында»
(оруженосец), ведает личной царской казной (видимо, в качестве такового делает
царские вклады в монастыри), ведет дипломатические переговоры (в частности, в
связи с обострившимся казанским вопросом). Влияние его быстро растет, и их пути
с Сильвестром пересекаются. Занятые в разных сферах, они находят точки
соприкосновения в главном — в понимании задач времени. В итоге их деятельность
объединяется в нечто единое и современниками (Иван Грозный, Курбский), и
позднейшими летописцами («Пискаревский летописец» и др.). В литературе обсуждался и вопрос о степени «самостоятельности»
первых лиц правительства середины XVI столетия. Ритуал, несомненно,
соблюдался: установления и распоряжения шли от имени царя-самодержца. Сам
новый титул и утверждался для повышения авторитета центральной власти и
единоначалия. Но достаточно сопоставить 50-е и 60-е годы, чтобы увидеть,
насколько различные «самодержцы» провозглашали высочайшие документы. И это
тоже подтверждают и Курбский, и Иван Грозный. В любой исторической обстановке государственная политика
сводится к нахождению гармонии сословий, а также центра и отдельных земель.
Неограниченная власть склонна к злоупотреблениям и в центре, и на местах. В
разные периоды и в разной мере общему делу могут грозить злоупотребления
центра, в том числе верховного правителя, и сепаратизм и эгоизм отдельных мест
или выступающих от их имени правящих «элит», чаще всего самозванных. Идеального
сочетания того и другого, пожалуй, нигде и никогда не было. Но как бы в
лабораторных исследованиях, особенно задним числом, можно примерно установить,
в чем они в ту или иную эпоху заключались. Фигуры Адашева и Сильвестра в этом
смысле представляют большой интерес не только в контексте истории XVI в.
|
|