Четверг, 02.05.2024, 17:06
История Московского царства
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
|
Михаил Федорович ч. 5Слова
эти весьма любопытны. Филарет, судя по ним, словно бы ожил, оставил мрачные
мысли, ранее его одолевавшие, «возвеселился», как тогда выражались, – вспоминал
свои светские забавы (охота с ловчими птицами и собаками). Еще более интересно
и загадочно выражение – «всегда смеется неведомо чему». Старцы,
поведавшие о том, не знали или скорее не хотели показать, что знают или
догадываются о причинах, смысле «неведомого» смеха Филарета. Происходило все
это в конце зимы 1604–1605 годов, когда во всю развивалась самозванческая
интрига. К этому времени Лжедмитрий I дал несколько сражений русским войскам,
захватил немало городов и уездов. Дело шло к свержению Годунова и воцарению
«государя царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси». С
самого начала столетия замысел, связанный с выдвижением против Годунова
«царевича Димитрия», будто бы спасшегося в памятный день 15 мая 1591 года, был
выношен среди московских вельмож, противников царя Бориса. Входили в их число и
Романовы… Роль
«царевича» играл как будто сын боярский (мелкий дворянин) из Галича, что в
Заволжье, Григорий Отрепьев. Теперь, лет пять – шесть спустя после вызревания
боярского заговора, самозванец, с помощью Речи Посполитой и папских иезуитов,
приступил к осуществлению тех планов. Известия
о том, что происходит на юго‑западе России, вероятно, воодушевляли Филарета на
смех и радостные ожидания. Старцы монастырские, согласно той же годуновской
грамоте игумену Ионе, жаловались Воейкову на Филарета: он к ним «жесток»,
«бранит он их и бить хочет, и говорит им: «Увидите, каков я вперед буду!» Старец
очень непослушен – к духовнику своему на Великий пост не явился; не приходил «в
церковь и на прощанье» (на «прошеный день», когда верующие прощаются перед
грядущим концом света и просят прощения друг у друга) «и на крылосе не стоит».
Царь указывает игумену унимать Филарета от «дурна», усилить за ним наблюдение;
снова следует внушение – чтобы ссыльный «нигде бы… с прихожими людьми не
сходился». Слухи
и разговоры о появлении и успехах первого Лжедмитрия, скорой гибели Годуновых,
как отмечает С.М. Соловьев, подвигли игумена Иону на снисходительное отношение
к Филарету; можно добавить: и на изменение в поведении бывшего боярина. Филарет
получал в монастыре вести о своей семье. Крестьяне Толвуйской волости, поп
Ермолай сообщали ему о жене, а последней – о нем. Так что безрадостные
размышления о смерти супруги и детей, несомненно, оставляют его. А вскоре в
судьбе старца и членов его семьи произошли счастливые изменения. После
перехода годуновского войска под Кромами на сторону самозванца и восстания
москвичей (оба события – в мае 1605 года) Лжедмитрий I 20 июня вступил в
столицу России. Месяц спустя венчался на престол «прародителей своих». Как
обычно в таких случаях, царь жаловал приближенных, угодных ему лиц. На этот раз
среди них оказался Филарет: возвращенный из ссылки, он, волей «царя Дмитрия»,
стал ростовским митрополитом. Крушение
первого самозванца и появление Лжедмитрия II («тушинского вора») заставили
Филарета поволноваться. Однажды в Ростов, где он тогда находился, ворвались
поляки Сапеги и казаки (11 октября 1608 года). Ростовцы упорно отбивали штурмы
тушинцев. Но последние в конце концов захватили город. Филарет
с толпами простого народа закрылся в соборной церкви. Враги добрались и туда;
сломав двери, вошли в храм. Митрополит пытался, выйдя к ним с хлебом и солью,
увещевать их. Но бесполезно – захватчики презрели его моления, убили многих
людей, надругались над святынями и самим владыкой. Печально было и то, что в бесчинствах
активно участвовали переяславцы (из Переяславля‑Залесского, давней родовой
вотчины Александра Невского, его отца и деда, тогдашнего центра княжества) –
давние враги, недоброжелатели ростовцев. Захваченного
в плен митрополита «с бесчестием» повезли в Тушино под Москвой, в лагерь
второго самозванца. Перед тем переяславцы сорвали с него архиерейское
облачение, надели какую‑то сермягу, на голову – татарскую шапку. На воз вместе
с ним посадили женщину. В
Тушине после только что пережитых потрясений, позора и унижений Филарета ждали
почести, правда весьма сомнительного свойства. Лжедмитрий II объявил
ростовского митрополита, своего «родственника» (ведь мнимый «царевич Дмитрий» –
родной брат царя Федора Ивановича, двоюродного брата Федора – Филарета Романовича),
патриархом Московским и всея Руси. Тот не мог, конечно, отказаться; рассылал
грамоты по уездам, захваченным тушинцами. Одна из них начинается словами:
«Благословение великого господина преосвященного Филарета, митрополита
ростовского и ярославского, нареченного (самозванцем! – В.Б.) патриарха
Московского и всея Руси». Филарет
подчинился обстоятельствам, как и при первом самозванце. Как тогда он,
исполняя, несомненно, поручение Лжедмитрия I, ездил за мощами царевича Дмитрия
в Углич, так и теперь, по повелению Лжедмитрия II, играл роль патриарха. Вел
себя осторожно; «был, по словам А. Палицына, келаря Троице‑Сергиева монастыря,
разумен, не склонялся ни направо, ни налево». Богослужения проводил, называя
при этом «тушинского вора» Дмитрием‑царем. Деликатность
ситуации для него, помимо прочего, – в том, что в Москве патриарший престол
занимал Гермоген, бесстрашно разоблачавший бесчинства интервентов, патриот
России. Этот «настоящий» святитель Русской Православной Церкви в своих
грамотах, рассылавшихся к народу, ругал изменников; но не делал этого по
отношению к Филарету – он, мол, находится в Тушине не по своей воле, а по
принуждению. Гермоген не осуждает его, а молит за него Бога («а которые взяты в
плен, как Филарет митрополит и прочие, не своею волею, а силою, и на
христианский закон не стоят, крови православных братий своих не проливают;
таких мы не порицаем, но молим о них Бога»; февраль 1609 года).
|
|