Среди этих занятий прибыли к нему московские бояре и в
их числе трое братьев Шуйских и Федор Иванович Мстиславский. Димитрий принял их
на первый раз сухо, сделал им замечание, что казаки и простой народ предупредили
их в верности и ранее отторглись от крамольников. Их приводил к присяге в
соборной церкви рязанский архиепископ грек Игнатий.
Димитрий полюбил его и назначил патриархом, вместо
Иова: Игнатий был человек нрава веселого, снисходительный к себе и другим,
разделял с Димитрием его веротерпимость и расположение к западному просвещению.
Наконец, объявляя, что идет в свою столицу, Димитрий послал в Москву князя Василия
Васильевича Голицына и князя Рубца-Масальского с приказанием устранить из
Москвы всех его опасных врагов; а вслед за ними выступил сам и медленно прибыл
в Серпухов. Он беспрестанно останавливался, говорил с народом, расспрашивал об
его житье-бытье и обещал льготы.
В Серпухове, на берегу Оки, на лугу ожидал его
привезенный из Москвы огромный шатер, богато разукрашенный, в котором можно
было поместить несколько сот человек. Одновременно с шатром прибыла из Москвы
царская кухня и множество прислуги. В этом шатре Димитрий давал первый пир и
угощал бояр, окольничих и думных дьяков. Когда его известили, что Годуновы
отравили себя ядом, Димитрий изъявлял сожаление, а относительно сосланных из Москвы
приверженцев Годуновых, говорил, что готов помиловать их.
Из Серпухова Димитрий ехал уже в богатой карете, в
сопровождении знатных особ, и остановился в селе Коломенском. Здесь, на
пространном лугу, окаймляющем Москву-реку, его ожидал новый шатер. Попы,
монахи, гости, посадские люди, крестьяне приходили поклониться своему царю. То
была, по старому обычаю, почетная встреча. Царю подносили подарки: ткани, меха,
золото, серебро, жемчуг, а бедняки — хлеб-соль. Димитрий особенно ласково
принимал хлеб-соль от бедняков. «Я не царем у вас буду, — говорил он, —
а отцом, все прошлое забыто; и вовеки не помяну того, что вы служили Борису и
его детям; буду любить вас, буду жить для пользы и счастья моих любезных
подданных».
Наконец, 20 июня 1605 года, молодой царь торжественно
въехал в столицу при радостных восклицаниях бесчисленного народа, столпившегося
в Москву с разных сторон. Он был статно сложен, но лицо его не было красиво,
нос широкий, рыжеватые волосы; зато у него был прекрасный лоб и умные выразительные
глаза. Он ехал верхом, в золотном платье, с богатым ожерельем,
на превосходном коне, убранном драгоценной сбруей, посреди бояр и думных людей,
которые старались перещеголять один другого своими нарядами.
На кремлевской площади ожидало его духовенство с
образами и хоругвями, но здесь русским показалось кое-что не совсем ладным:
польские музыканты во время церковного пения играли на трубах и били в литавры;
а монахи заметили, что молодой пан прикладывался к образам не совсем так, как
бы это делал природный русский человек. Народ на этот раз извинил своего новообретенного
царя.