Пятница, 03.05.2024, 05:20
История Московского царства
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
|
Михаил Федорович ч. 11Сохранилось
известие о том, что царь Романов, как и Шуйский в свое время, дал боярам
крестоцеловальную запись: «Не осудя истинным судом с боярами своими, никого
смерти не предать и вместе с преступником не наказывать его родственников». Согласно
другому свидетельству, царь Михаил дал обещание наказывать вельмож не смертью,
а заточением. Трудно сказать, соответствуют ли истине оба эти сообщения. С
одной стороны, как будто нет: казнь боярина Шеина, отца и сына Измайловых,
после капитуляции их войска под Смоленском в 1634 году противоречит им. Но
с другой стороны – лет двенадцать спустя после избрания царь Михаил Федорович
сообщал воеводам: «По нашему указу сделана наша печать новая, больше прежней,
для того, что на прежней печати наше государское титло описано было несполна. А
ныне прибавлено на печати в подписи: самодержец (стало быть, раньше этого
слова, очень важного в титулатуре российского государя, не было. – В.Б.).
А что у прежней нашей печати были промеж глав Орловых слова (какие неизвестно.
– В.Б.), и ныне у новой печати слов нет, а над главами у орла корона».
Может быть, такая запись, ограничивающая власть новоизбранного царя, поначалу
имелась? И только позднее от нее монарх избавился? …Въезд
в Москву царя с матушкой состоялся 2 мая. Москвичи, от мала до велика,
встречали их за городом. Затем был совершен молебен в Успенском соборе
Московского Кремля. Все присутствующие подходили к царской ручке, целовали ее,
поздравляли юношу монарха с великим торжеством. Два
месяца с лишним спустя (11 июля) Михаил Федорович венчался на царство в том же
соборе. А перед тем в Золотой подписной палате пожаловал в бояре стольника
князя И.Б. Черкасского, своего родственника, и стольника же князя Д.М.
Пожарского, освободителя Москвы, одного из кандидатов на престол во время недавней
выборной кампании на Земском соборе. Венчал
его царским венцом казанский митрополит Ефрем. На следующий день, на память
святого Михаила Малеина, в день своих именин, царь Михаил пожаловал Кузьму
Минина, еще одного из освободителей Отечества, из нижегородских «говядарей»
(торговцев мясом), чином думного дворянина – третьим в тогдашней иерархии
(после боярина и окольничего). Мягкость
и доброта нового царя, отмечаемая источниками того времени, подавали простым
людям надежду, производили на них хорошее впечатление. Тяготы и лишения, долго
еще продолжавшиеся после «великого литовского разорения», они связывали отнюдь
не с его именем. Всю
вину перекладывали на его окружение, «недобрых» бояр‑советников. В избрании
царя Михаила присутствует один момент, очень важный для Смутной эпохи, – его
легитимность, в отличие от воцарения, провозглашения самозванцев или даже В.И.
Шуйского, знатного боярина, князя, Рюриковича. В
избрании этом присутствует воля «земли», народа, познавшего в ту лихую годину
не только горечь национального унижения и разорения, но и свою силу: люди
убедились, что царство могло, хотя бы на некоторое время, стоять без монарха,
но без народа не могли удержаться ни царство, ни монарх. Правда,
все знали, что без бояр, их совета царь Михаил шагу не может сделать. Та же
псковская повесть негодует по этому поводу. То, что он дал боярам запись или
устную присягу, ограничивавшую его власть, подтверждают Г. Котошихин, бежавший
из России в Швецию, В.Н. Татищев, историк XVIII века, писавший по источникам,
многие из которых не дошли до нашего времени. Действительно, царь Михаил
перепоручил все дела Романовым, Черкасским, Салтыковым, Шереметевым, Лыковым,
Репниным. Они
распоряжались всем, даже «гнушались» царем, а тот смотрел на все их хитрости,
проделки, неправедные дела сквозь пальцы. В придворных интригах весьма была
искушена своенравная инокиня Марфа, которую сын‑монарх слушался беспрекословно. При
дворе царили лживость, лихоимство, корыстолюбие. Некомпетентность новых
руководителей большого государства, разоренного Смутой до крайности, была
вопиющей. «Царь
их, – по замечанию одного современника – голландца, – подобен солнцу, которого
часть покрыта облаками, так что земля Московская не может получить ни теплоты,
ни света… Все приближенные царя – несведущие юноши; ловкие деловые и приказные
– алчные волки, все без различия грабят и разоряют народ. Никто не доводит
правды до царя: к царю нет доступа без больших издержек…» Широко
распространились местнические споры, причем не только между знатными,
«породными» людьми, которые были известны служебными заслугами, своими и
предков, но и между всякой мелкотой. Их урезонивали, наказывали. Но все равно
находились местники, которые готовы были голову на плаху положить, лишь бы не
быть «ниже» соперника по службе. Раньше
думные люди, первые вельможи государства, знали себе цену. «Бывали на нас
опалы, – заявил однажды польским комиссарам высокопородный князь Воротынский, –
и при прежних царях, но правительства у нас не отнимали». А князь В.В. Голицын
вторит ему: –
Нас из Думы не высылывали, мы всякую Думу ведали. Именно
об этом Голицыне знаменитый князь Пожарский, из захудавшего рода, с большим
почтением говорил: –
Если бы теперь [был] такой столп, как князь Василий Васильевич, то за него бы
вся земля держалась; и я бы при нем за такое великое дело не принялся. При
Михаиле царе в Думе оказались бояре и прочие «тушинские выскочки», нередко из
мелкопородных людей, вплоть до выходцев «из черни». Косо смотрели старые
знатные на Пожарского и тем более на «говядаря» Минина, ставших первый –
боярином, второй – думным дворянином.
|
|