Четверг, 02.05.2024, 17:38
История Московского царства
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
|
Иван Грозный ч. 22Много было препятствий, которые приходилось
преодолеть, много их еще оставалось для того, чтобы это дело вполне окрепло.
Литовско-русские паны, еще в то время сохранявшие и православную веру и русский
язык (хотя уже начинавший значительно видоизменяться от влияния польского),
боялись за свою народность, как равно и за свои владетельские права; они хотя
согласились на соединение, но все еще не доверяли полякам и хотели держаться
особо. В самом акте соединения Великому княжеству Литовскому оставлялось устройство
вполне самобытного государства и даже особое войско.
Правда, всякое упорство литовско-русского высшего
сословия в охранении своей веры и народности, по неизбежному стечению
обстоятельств, никак не могло быть продолжительным, так как превосходство
польской цивилизации перед русской неизбежно должно было тянуть к себе
русско-литовский высший класс и смешать его с польским, что и сделалось
впоследствии. Но во времена Ивана стремление к удержанию своей особности было
еще сильно. Предстояло выбрать нового государя.
Русско-литовские паны находили выгодным для своих
стремлений избрать государя из московского дома, преемником последнему из дома
Ягеллонов. С этим соединялись и другие виды: кроме православных, естественно желавших
иметь государя своей веры, и Польше было много протестантов, которые боялись
посадить католика на престол. Люди с широким политическим взглядом видели, что
избрание короля из московского дома повлекло бы впоследствии к такому же
сближению, а впоследствии и к такому соединению Московской Руси с Польшей,
какое последовало уже с литовской Русью, вследствие воцарения династии
Ягеллонов.
Наконец, паны были падки на деньги и подарки, а
московского государя считали богачом. Иван Васильевич сам очень желал этого,
но, как увидим, не сумел достигнуть цели своих желаний и воспользоваться
обстоятельствами.
Вскоре после смерти Сигизмунда-Августа, Федор
Зенкевич-Воропай приехал в Москву и объявил, что польско-литовская рада (совет)
желает иметь королем сына Иванова Федора. Это Ивану не полюбилось: ему
хотелось, чтобы избрали не сына, а его самого. «Если бы вы, — сказал послу
московский государь, — избрали меня своим государем, то увидели бы, какой
добрый государь и защитник был бы у вас. Не зазнавались бы уже поганые! Да что
я говорю, поганые? Ни Рим, ни другое какое-нибудь королевство не могло бы
ничего сделать против нас, если бы ваши земли стали с нашими заодно. Я знаю,
что у вас говорят, будто я злой и запальчивый человек; правда, я гневлив и зол,
не хвалю себя за это. Но спросите, на кого я зол? На того, кто против меня зол.
На злых и я злой, а кто добрый, тому я не пожалею снять цепь и одежду с себя».
Тут стоявший близ царя Малюта Скуратов сказал:
«Благочестивый царь, преславный государь, казна твоя не убога: найдешь, чем
кого жаловать!» Иван продолжал: «Литовские и польские паны знают, как богаты
были мои предки, а я вдвое их богаче. Неудивительно, что ваши государства
милуют своих людей; ведь и ваши люди любят своих государей! А мои люди подвели
на меня крымского хана и татар: их было 40000, а у меня только 6000. Ну равные
ли силы, сами посудите! Я ничего не знал; вперед отправил шесть воевод с
большими полками, а они мне не дали знать о крымцах; положим, трудно было им
справиться с большими неприятельскими силами: пусть бы несколько тысяч людей
потеряли, да мне принесли хотя бы одну плеть татарскую; я бы им и за то спасибо
сказал! Я и тут ни на волос не испугался татар, а только увидел, что мои люди
мне изменяют и предают меня, и потому немного свернул в сторону от татар. Тем
временем татары напали на Москву: если бы в Москве была только тысяча человек
для обороны, и тогда бы Москву отстояли; а то когда большие не хотели
обороняться, то куда уж было обороняться меньшим? И что же? Москву сожгли, а
меня об этом даже не оповестили! Видишь, какие изменники мои люди! После этого,
если кто и казнен, то за свою вину. А у вас разве милуют изменников? Верно
знаю, что их казнят. Скажи же панам польским и литовским, чтобы они,
посоветовавшись, поскорее послали ко мне послов. Если Бог даст, я буду вашим
государем, то обещаюсь перед Богом не только в целости сохранять ваши права и
вольности, но еще умножу их. Не стану много говорить о своей доброте и злости.
Если Бог даст, пусть литовские и польские паны пошлют своих сыновей на службу
ко мне и детям моим. Тогда узнают, каков я — злой государь или добрый и
милосердый? А что изменники мои говорят обо мне, то это у них уж такой обычай,
чтобы говорить дурно о своих государях. Почти его, одари как только возможно, а
он все-таки не перестанет говорить про тебя дурное!»
|
|