Пятница, 03.05.2024, 03:39
История Московского царства
в лицах и биографиях
|
Меню сайта
|
Михаил Федорович ч. 3После
такой царской отповеди получалось, что Ноготков оказался виновен в «невместном»
челобитье, за что царь повелел посадить его в тюрьму. Местничался
в той же службе с Романовым и П.Н. Шереметев, третий воевода большого полка.
Они при объявлении росписи в Кремле даже «у царской руки не был и на службу не
поехал». Царь‑батюшка в ответ на такое непослушание велел его сковать, посадить
в телегу – воеводу вывезли за посад, за столичную окраину, и отвезли туда, куда
назначили. Но,
прибыв в полк (в Серпухов), Шереметев, дважды «отговаривался», не брал списки
полковых служилых людей; но в конце концов списки взял – сила силу ломит!
Причем к Шереметеву, как и другим наместникам‑челобитчикам по той же службе, от
царя «писано… многижда с великою опалею и смертною казнью; а велено им списки
взять и быти на службе по росписи». И те смирились (в том числе и Шереметев) –
сообщили царю, что «списки взяли и государевым делом промышляют, блюдяся
государевы опалы». Два
года спустя Ф.Н. Романов снова был вовлечен в местнический спор Ноготкова‑Оболенского.
Правда, не прямо, а косвенно. Князь бил челом не на него, а на своего сородича
князя А. Репнина, тоже из Оболенских, и его сослуживца князя И.В. Сицкого. Оба
они – третьи воеводы «на берегу», но первый – в передовом полку, второй – в
правой руке. Родич Ноготкова князь Репнин оказался ниже по чести князя Сицкого,
но не бил на него челом и тем самым допустил местническую «потерьку» для всех
Оболенских. Сделал‑де это по дружбе с этим самым Сицким и угождая Ф.Н.
Романову. Все
они трое – великие друзья, как братья. И то «воровское нечелобитье» Репнина
Романов умыслил, чтобы сделать «поруху и укор в отечестве» всему роду
Оболенских. По просьбе Ноготкова царь велел его челобитье записать в «разрядную
книгу», отметив, что Репнин не бил челом на Сицкого по дружбе и виноват в том
он один, а роду Оболенских в том порухи в отечестве никому нет. Все
эти местнические свары, уколы, можно полагать, не принесли особых переживаний
боярину Федору. За ними последовали события куда более неприятные. Кончина царя
Федора, тихого и благонравного, восшествие на престол Годунова привели вскоре к
изменению в расстановке политических сил, симпатий и антипатий. Началась, как
всегда в таких случаях, борьба разных группировок за власть и влияние. Победа
Бориса, при поддержке «великой государыни» Ирины Федоровны, его сестры, вдовы
усопшего монарха, и патриарха Иова, его же ставленника, неизбежно столкнула
нового царя с придворной знатью, более «породной» и не менее честолюбивой, чем
он. Не последнее место в этой среде занимал и Ф.Н. Романов, двоюродный брат
царя Федора. Поначалу
царь Борис отмечал Федора Никитича среди других вельмож. Поговаривали при этом,
что он дал ему страшную клятву в том, что боярин будет при нем братом и
помощником в управлении государством. Но добавляли, что делал это Годунов с той
целью, чтобы Романовы сами не помышляли о царском троне. К
тому же ходили слухи о том, что царь Федор, умирая, выразил желание, чтобы
именно они унаследовали престол; называл как будто при этом имя боярина Федора
Никитича. Соответствовало
ли все это истине – никто не ведает. Во всяком случае, Годунов видел в боярине
Федоре Никитиче и его родне опасных соперников. И недвусмысленно это показал.
Известно, что при всех своих способностях и уме царь отличался мнительностью,
подозрительностью, склонностью к доносчикам, ведунам, чародеям. Получил он
донос и на Романовых: второй Бартенев, холоп и казначей брата боярина Федора –
Александра Никитича Романова, пробрался однажды тайком к ближайшему
родственнику царя дворецкому Семену Годунову, и оба они, по указанию самого
правителя, разложили по мешкам какие‑то коренья, и слуга‑предатель подбросил их
в кладовую своего господина. Потом
донес об «отравном зелье», и царь тут же послал для обыска одного из
Салтыковых. Тот «нашел» мешки, доставил их к патриарху на двор. При многих
собравшихся людях коренья высыпали на всеобщее обозрение. Привели и Федора
Никитича с братьями. Поднялся в толпе сильный шум; аки звери лютые, «пыхали»
бояре на Романовых, и они не могли, из‑за многоголосия, криков, ничего сказать
в свое оправдание. Их
самих, родственников, друзей (Черкасских, Перниных, Сицких, Шестуновых и
других) взяли под стражу. Романовых и одного из Черкасских – князя Ивана
Борисовича, их племянника, даже пытали, и не единожды. То же – и с их «людьми»,
которых принуждали наговаривать на своих владельцев; но они, к их чести,
оказались стойкими. В
июне 1601 года бояре вынесли приговор; Федора Никитича постригли, и инок
Филарет, как теперь его стали именовать, последовал в ссылку – далекий северный
Антониево‑Сийский монастырь; его жену Аксинью (Ксению) Ивановну – в один из
заонежских погостов; она стала инокиней Марфой. Сослали в разные места ее мать,
тещу Филарета, четырех братьев последнего: Александра, Михаила, Ивана и
Василия. Дети
Федора Никитича, пятилетний Михаил и маленькая его сестрица, с тетушкой
Настасьей Никитичной Черкасской и женой Александра Никитича Романова оказались
на Белоозере. Та же судьба постигла других родственников и приятелей.
|
|