II
Завоевание
Казани открыло русским среднее течение Волги. Ускоряя свое наступление на юг,
они достигли Астрахани, которую завоевали в 1556 г. Таким образом они
открыли путь к Каспийскому морю, который оказался весьма важным для России как
стратегически, так и коммерчески.
Менее
чем через год после победы над Казанью, в Северной России, у побережья Белого
моря, открылся арктический путь международной торговли между Россией и Западом.
24
августа 1553 г. английский корабль «Эдуард Благое Предприятие» под
командованием капитана Ричарда Ченслера, бросил якорь в устье Северной Двины
близ монастыря св. Николая. Ближайший город Холмогоры был расположен вверх по
течению реки Двины.
Англичане
оказались у русских берегов случайно. «Эдуард Благое Предприятие» был одним из
кораблей флотилии, состоявшей из трех судов, посланных для исследования
арктического пути к Дальнему Востоку с конечной целью обнаружения нового
торгового пути к Китаю. Два корабля погибли от сильного штормового ветра, и
лишь корабль Ченслера достиг устья Двины.
Ко
времени экспедиции англичане имели лишь туманные представления о самом
существовании России. «Страна все еще оставалась почти полностью за ментальным
горизонтом даже наиболее образованных англичан». Как Ченслер позднее говорил
Клементу Адамсу, лишь только после того, как он и его люди спустились на берег
и вступили в контакт немногими встреченными ими обитателями тех меся (которые
были сперва испуганы появлением иностранного корабля), они узнали, что страна
эта называется Россией, или Московией, и что правит и вершит дела всюду в этих
местах Иван IV Васильевич.
Холмогорские
власти немедленно послали гонцов в Москву, чтобы проинформировать правительство
о прибытии англичан. Ченслер был приглашен в Москву. Он покинул Холмогоры 23
ноября и проехал на санях через Вологду и Ярославль. Он был под большим
впечатлением от этого длительного путешествия.
"Москва
находится в двухстах милях от Ярославля. Местность между ними тесно заполнена
малыми деревнями, в которых так много людей, что удивительно видеть их: земля
обильно родит зерно, которое они везут в Москву в таком количестве, что это
приводит видящего в удивление. Вы встретите утром семь или восемь сотен саней,
идущих туда и оттуда, некоторые из которых везут зерно, другое – рыбу.
Сама
Москва великолепна: я полагаю, что город в целом больше, чем Лондон с его
пригородами; но он очень неотделан и расположен совершенно беспорядочно. Их
дома все сделаны из дерева, очень опасного для огня. Там стоит прекрасный Замок
(Кремль), стены которого сделаны из кирпича и очень высоки".
Ченслер
был принят на аудиенции царем Иваном IV и приглашен на торжественный обед: «Его
(царский) прием был с беспорядочным застольем, и все же это был богатый прием:
все подавалось на золоте, не только сам царь, но и все мы обслуживались так, и
все было очень массивным: бокалы были золотые и очень тяжелые. Число обедавших
там в этот день было двести человек, и все обслуживались на позолоченной
посуде».
До
появления англичан московиты получали западные товары через Балтийское море. С
раннего средневековья русские обладали устьем Невы, но не имели там порта. В
Великий Новгород надо было добираться по речным путям. Ганзейская лига устроила
собственную факторию (по‑немецки – hof, а по‑русски – двор) в Новгороде. В
попытке сломать торговую монополию Ганзейского союза Иван III закрыл двор в
1494 г. Двумя годами раньше он приказал построить на восточном берету реки
Нарвы новую русскую крепость, названную Ивангород, ближе к устью и напротив
немецкого города Нарвы, но большинство торговых судов, курсировавших по
Балтийскому морю, продолжали использовать Нарву как порт, поскольку ее портовые
сооружения были лучше, нежели в Ивангороде. Таким образом, торговые отношения
между Западом (Данией, Голландией, Францией) и Московией были возможны только
через Нарву и иные ливонские порты.
Но
Москва была заинтересована не только в торговле с Западом. Московское
правительство нуждалось в западных технических специалистах всех типов –
инженерах, мастерах горного дела, врачах, архитекторах, ювелирах и т.д. В 1547
г. немецкий искатель приключений Ганс Шлитте предложил юному царю Ивану IV и
его советникам свои услуги в области поиска на царскую службу немецких
специалистов различного профиля.
В
конечном итоге ему удалось нанять 123 технических специалиста и привезти их в
Любек, откуда они должны были отправиться в Московию. Когда это стало известно,
Ганзейская лига, равно как и власти ливонского города Ревеля, потребовали от
властей Любека запрета на отправку технических специалистов в Москву.
Основанием подобного требования был страх, что распространение технического
знания в России, равно как и импорт военного снаряжения, усилит царство в
экономическом и военном отношении до такого предела, что это нанесет ущерб
Ливонии. Найдя подходящий повод, любекские власти арестовали Шлитте. Нанятые им
люди, оставленные без денег и получившие отказ в транспортировке в Москву,
разошлись.
Шлитте
удалось бежать из любекской тюрьмы и начать вновь свои попытки выполнить
поручение царя. Тут забеспокоилось польское правительство и послало в 1553 г.
специальных посланников к императору и папе, предупреждая их против какого‑либо
сближения с Москвой. Планы Шлитте полностью провалились.
Интересно
отметить, что при посещении Ричардом Ченслером Москвы он очевидно слышал от
встреченных им ливонцев и поляков опасения относительно военной опасности,
которую «цивилизованная» Россия могла бы представлять для своих западных
соседей.
В
своем отчете Ченслер говорит о московитских солдатах: «Они – люди, неупорядоченные
в поле», но в то же время высоко оценивает их стойкость во время кампаний. «Я
спрашиваю вас, наш. хвастливые воины, сколь многих из вас мы найдем способными
выдержать натиск их (русских) в поле более одного месяца... Что можно было бы
сделать из этих людей, если бы они были натренированы и имели представление о
порядке и знание гражданских войн? Если бы этот князь (царь) имел в своих
пределах таких людей, которые понимали упомянутые вещи, то я полагаю, что два
лучших великих князя в христианском мире не могли бы с ним сравниться по объему
власти и стойкости своих людей»
Англичане,
находившиеся далеко от России, не имели причин как‑либо ограничивать контакты с
Московией. Они оказались готовыми не только торговать с Россией, но и разрешили
своим техническим специалистам направиться в Россию, когда русские попросили об
этом.
Для
русских появление англичан означало прорыв потенциальной западной блокады на
Балтике. Обе стороны, таким образом, были удовлетворены началом их отношений.
Когда
Ченслер возвратился в Англию в 1554 г., король Эдуард уже умер, и Ченслер
должен был представить свой отчет наследнице, королеве Марии (Кровавой Марии).
Для
торговли с Россией была организована Московская компания (также известная как
Русская компания), для чего в 1555 г. была получена грамота от королевы Марии.
Ченслер был послан назад в Москву с двумя специальными агентами компании,
Ричардом Греем и Георгом Киллингвортом.
Они
были радушно приняты царем, после чего дьяк Иван Висковатый и представители
московских купцов обсудили с ними условия первого русско‑английского торгового
соглашения. В результате этого обсуждения царь издал грамоту для английско‑московской
компании. Грамота содержала важные привилегии для англичан: безпошлинные
торговые сделки, специальную юрисдикцию для англичан, живущих в России и право
разрешения юридических трудностей между собой.
Когда
Ченслер отплыл назад в Англию в 1556 г., он взял с собой царского посланника
Осипа Непею (первого русского посла в Англию). Ченслер утонул, когда корабль
был разрушен штормом близ Шетландских островов. Непея был спасен и после многих
невзгод прибыл в Англию. Он был с энтузиазмом встречен в Лондоне 28 февраля
1557г.
Непея
получил от королевы Марии для русских купцов привилегию беспошлинно торговать в
Англии, равно как и разрешение нанимать на царскую службу технических
специалистов и ремесленников разного типа. Эта привилегия в действительности
была бесполезна, поскольку русские в это время не имели судов морского класса,
способных плыть в Англию. Но разрешение нанимать технических специалистов
немедленно использовалось самим Непеей. Когда он вернулся в Москву, то взял с
собой доктора, аптекаря и многих специалистов технического профиля.
Непея
возвратился в Россию с новым представителем Московской компании, энергичным
Энтони Дженкинсоном, на одном из судов флотилии из четырех кораблей.
Путешествие началось 12 мая 1557 г. Дженкинсон был проинструктирован прояснить
с московскими властями все пункты, которые не были достаточно оговорены в
торговом отношении и в особенности найти торговый путь из Московии на Восток.
Все четыре корабля благополучно прибыли в Белое море и бросили якорь в заливе у
монастыря св. Николая 12 июля 1557 г. Непея и нанятые им англичане отправились
в Москву 20 июля и прибыли туда 12 сентября.
Дженкинсон
ждал в Холмогорах около месяца, затем исследовал алебастровые скалы и провел
более месяца в Вологде, собирая информацию для компании. Он прибыл в Москву 6
декабря и представил свои полномочия «секретарю» (предположительно, Ивану
Висковатому).
На
Рождество Дженкинсон был принят на аудиенции царем и затем приглашен на обед.
Дженкинсон был опытным путешественником и географом, хорошо образованным и
наблюдательным человеком, наделенным большими способностями к торговым и
дипломатическим переговорам. Парю он понравился и получил разрешение двинуться
по Волге к Астрахани, а оттуда, на свой страх и риск, – к Бухаре.
Он
начал свое путешествие в 1558 г. и сумел достичь Бухары, где он провел зиму
1558‑1559 гг. Из Бухары Дженкинсон планировал направиться по суше в Китай, но
постоянные неурядицы, войны и грабежи в Центральной Азии в это время заставили
его отказаться от своих планов и возвратиться в Москву, а затем и в Англию. Он
появился в Москве вновь в 1561 г. и на сей раз испросил царского разрешения
отправиться в Персию. Там он провел зиму 1562‑1563 гг. и благополучно
возвратился в Москву позднее в том же году.
Мятеж
среди бояр во время болезни Ивана IV в марте 1553 г. должен был оставить у царя
горькие впечатления. Группа бояр открыто поддержала в качестве кандидата на
трон князя Владимира Старицкого против сына Ивана IV Дмитрия. Лидеры ближней
рады, священник Сильвестр и Адашев, не возражали против кандидатуры Дмитрия как
таковой, но хотели гарантий против захвата власти (в случае коронации Дмитрия
царем) родственниками царицы Анастасии, Захарьиными‑Юрьевыми. Последние были в
состоянии смятения. Ивану IV могло показаться, что именно дьяк Иван Висковатый
спас положение.
В
результате этих мартовских событий недоверие к Адашеву и Сильвестру и
подозрения против них захлестнули Ивана IV, хотя в действительности не было
оснований для обвинения их в неверности. В своем письме Курбскому Иван IV
писал, что в течение его болезни Сильвестр и Адашев «хотели возвести на трон
князя Владимира» и что они и их последователи (включая Курбского) желали извести
Ивана и его детей. На это обвинение Курбский ответил, что он даже не думал
возвести Владимира Старицкого на трон, «ибо он этого и не стоил».
Недоверие
Ивана к Сильвестру и Адашеву еще более усилил монах Вассиан Топорков, который
жил в Песношском монастыре на реке Яхроме к северу от Дмитрова и кого Иван IV
посетил на пути в Кириллов монастырь. Вассиан был стойким иосифлянином и
горячим сторонником митрополита Даниила. В 1525 г. Вассиан был рукоположен в
сан епископа Коломенского. Он ушел на покой, или скорее был отправлен на покой,
в 1542 г., когда Макарий был избран митрополитом.
Мы
поэтому можем представить, что визит Ивана к Вассиану возмутил не только
Сильвестра и Адашева, но и Макария. Согласно Курбскому, Вассиан сказал Ивану: "Если
ты желаешь быть самодержцем, никогда не держи при себе ни одного советника
мудрее тебя ". Совет Вассиана со всей очевидностью был направлен
против Сильвестра и Адашева и, возможно, также против митрополита Макария.
Какое‑то
время Иван IV должен был подавлять (по крайней мере внешне) своенедоверие к
Адашеву, поскольку отставка последнего дезорганизовала бы нормальную работу
правительства в критическое время восстания в бывшем Казанском ханстве,
разброда среди ногайцев и подготовки похода на Астрахань.
Хотя
Висковатый должен был сотрудничать с Адашевым в государственных делах и не мог
не ценить его таланты государственного деятеля, он не любил священника Сильвестра
и рассматривал его вмешательство в церковные и государственные дела как большое
зло, Висковатый ждал первой возможности дискредитировать Сильвестра. Кажется,
что царь Иван IV тайно поддержал оппозицию дьяка священнику.
Возможность
бросить тень подозрения на ортодоксальность Сильвестра в религиозных делах уже
назревала. По словам летописца, «подымалась ересь и смущение среди людей и
произносились неподобающие слова о Божестве».
Религиозное
брожение 1550‑х гг. продолжало традиции споров конца XV и начала XVI веков,
порожденные подъемом антиортодоксальных и частично в целом антихристианских
доктрин, комплекс которых в это время был назван Иосифом Саниным и иосифлянами
«ересью жидовствующих».
Кажется
вероятным, что собственно жидовствующие были под влиянием литовских караимов.
Иные еретики представляли реформистские направления в церкви и были схожи с
протестантизмом и социнианством (антитринитарной доктриной) на Западе.
Внутри
русской православной церкви в этот период существовало два направления: одно
акцентировало социальную и политическую роль церкви, а также четкое соблюдение
церковных ритуалов (иосифляне); другое может быть названо духовным и
мистическим, ибо его последователи ценили медитацию и молитву более ритуала
церковных служб (Нил Майков и другие заволжские старцы ).
Иосифляне
противились любой попытке государства секуляризировать церковные и монастырские
земельные владения. Заволжские старцы порицали владение землей монастырями на
религиозной и моральной основе. Вследствие этого, они были известны как нестяжатели.
В этом случае они придерживались того же мнения, что и жидовствующие, а также
иные еретики.
Поэтому
Иван III, который для обеспечения дворянской армии владениями нуждался в
земельном фонде, был благорасположен по отношению к еретикам и заволжским
старцам.
Иосиф
и его последователи продолжали требовать последовательного наказания еретиков.
Заволжские старцы, напротив, были убеждены, что убеждение, а не наказание,
является верной дорогой борьбы с ересями.
Иосифляне
были в большинстве. Церковный Собор 1503 г. отверг рекомендации Нила по
секуляризации монастырских земельных владений. В следующем году еретики были
осуждены еще одним церковным собором, и некоторые из их предводителей были
казнены в Москве и Новгороде. Однако ересь не могла быть искоренена, а голос
последователей Нила Майкова полностью заглушен.
Возрождение
религиозного несогласия было частью общего интеллектуального и духовного
брожения в России в 1550‑х гг. В особенности оно было связано с сессиями
Стоглавого собора 1551 г., на котором обсуждались недостатки в практике церкви,
а также необходимость повышения интеллектуального и морального уровня
духовенства.
Церковным
Собором 1553‑1555 гг. были выдвинуты обвинения против трех выдающихся
религиозных лидеров: сына боярского (дворянина) Матвея Башкина; бывшего
холопа Феодосия Косого и монаха Артемия. Первые два были, с точки зрения
православной церкви, несомненно, еретиками. Третий был православным, но
следовал традиционному духовному христианству заволжских старцев и поэтому
вызывал подозрения у истинных иосифлян. Тот факт, что Артемий знал обоих,
Башкина и Косого, лично, делал сбор ложных свидетельств против него более
простым для обвинителей.
Артемий,
псковитянин, был (с 1536 г.) монахом Порфирьевой пустыни в районе Белого Озера
Он внимательно изучал сочинения Нила Майкова и стал его горячим последователем.
Подобно Нилу, Артемий ценил духовное значение молитвы и медитаций. Как и Нил,
Артемий был против владения монастырями землей и преследования и наказания
еретиков. Вскоре личность и идеи Артемия вызвали значительный интерес в среде
монахов и иных религиозно настроенных людей Белоозерского края. Постепенно
вокруг него вырос кружок учеников. Одним из них был Феодосии Косой.
О
происхождении Феодосия существует скудная и не совсем надежная информация,
исходящая от новгородского монаха Зиновия Отенского (Отнея пустынь) в его
полемическом трактате об еретических взглядах Феодосия, носящем название
«Истинное показание».
Этот
трактат (написанный в 1566 ид 1567 гг.) возник из бесед Зиновия с тремя членами
церковного хор (клирошане) из Спасского монастыря в Старой Русе, два из них
были монахами и один иконописцем. Они хотели знать мнение Зиновия о доктрине
Феодосия, которая стала популярной среди людей Старой Русы. Они пришли к
Зиновию с памяткой о Феодосии и его делах, подготовленной последователями
Феодосия, от которых они узнали некоторые детали его жизни и сообщили их
Зиновию. Они не приняли сразу все аргументы Зиновия против ереси Феодосия и в
некоторых случаях повторяли аргументы последователей Феодосия. Они хотели не
только убедиться при помощи Зиновия, что Феодосия был еретиком, но и желали
Знать, как парировать аргументацию последователей Феодосия.
Согласно
информации, собранной Зиновием в этих беседах. Феодосии был уроженцем Москвы,
холопом важного придворного. Он ненавидел свое положение, подобно некоторым из
своих друзей – холопов других хозяев, и в конце концов многие из них решили
бежать.
По
словам собеседников Зиновия, Феодосий '"получил свободу благодаря своей
стойкости и уму: он тайно взял (своего) коня и вещи и убежал от своего хозяина
на Белоозеро, где принял постриг". (Так же поступили и его спутники). Зиновий
отвечал, что в. этом случае Феодосии оказался вором, который украл собственность
своего хозяина и как холоп виновен в побеге от господина. В ответ на это
собеседники Зиновия указали, что Феодосий не может быть назван вором в любом
случае, ибо конь и вещи, взятые им с собой, принадлежали ему, а не его хозяину.
Зиновий повторил свое прежнее утверждение, что все, что может иметь холоп,
принадлежит юридически его господину. В действительности, согласно
древнерусскому законодательству, лишь одежда и личные вещи, известные по
римскому законодательству как реculium, принадлежали ему. Фактически, однако,
многие холопы в Киевской Руси, также как и в Московии. обладали собственностью
и входили в отношения обязательства, но каждый раз это было от имени их
владельца.
Поскольку
Феодосий имел коня и был грамотен, он мог считать себя не обычным холопом, а,
так сказать, человеком более высокого класса. Подобные холопы часто
пользовались доверием своих хозяев. Очевидно, что так дело и было в случае
Феодосия.
Когда
Феодосий и его спутники прибыли в Белоозеро (предположительно около 1548 г.),
они стали монахами различных монастырей. Феодосий был принят в ските Артемия.
Зиновий узнал от монахов из Старой Русы, что бывший хозяин Феодосия помог ему,
когда он принял постриг. Более того, собеседники рассказали Зиновию, что
Феодосии к тому времени был уже свободным человеком.
Получается,
что Феодосий покинул своего хозяина с его согласия. Очевидно, его бывший
господин разделял взгляды, высказываемые священником Сильвестром и многими
русскими того времени, полагавшими рабство несовместимым с христианской этикой.
Что
же касается взаимосвязи с Артемием в Порфирьевой пустыни, то Феодосий едва ли
оценил мистическое учение Артемия. Феодосий нашел равнодушное отношение Артемия
к церковному ритуалу службы более созвучным своему пониманию. Он также одобрял
возражения Артемия против монастырского землевладения и позднее развил эти
аспекты учения Артемия так, что его собственная доктрина теснее приблизилась к
социнианству (антитринитарианству).
|